Одон Клюнийский, Одо из Клюни (лат. Odo Cluniacensis, фр. Odon de Cluny; ок. 878—18 ноября 942) святой, монах — бенедиктинец, второй аббат Клюни, инициатор клюнийской реформы западного монашества.
Он родился около 880 года, на границе между провинциями Мэн и Турень, во Франции. Был сыном феодала Деолса (графство Мэн).
Отец посвятил его святому епископу Мартину Турскому, под чьей благотворной сенью и в памяти о котором провел он затем всю свою жизнь, завершив ее близ его могилы.
Одон Клюнийский получил начальное образование при дворе герцога Аквитании Гийома Благочестивого; затем обучался в Париже у Ремигия Оксеррского.
Решению посвятить себя монашеской жизни предшествовало переживание особого момента благодати, о котором он сам рассказал другому монаху, Джованни Итальянцу, который впоследствии стал его биографом. Одон , будучи еще 16-летним юношей, в рождественский сочельник начал спонтанно произносить эту молитву к Деве: «Госпожа моя, Матерь милосердия, родившая в эту ночь Спасителя, молись обо мне. Пусть Твои славные и необычайные роды, о Милостивейшая, станут для меня прибежищем» (Vita sancti Odonis, I,9: PL 133,747). Имя нарицательное «Матери милосердия», которым юный Одон призывал тогда Деву, станет именем, которым он полюбит затем всегда обращаться к Марии, называя Её также «единственной надеждой мира, ... благодаря Которой нам были открыты двери рая» (In veneratione S. Mariae Magdalenae: PL 133,721).
Около 909 года он стал монахом, со временем поднявшись до главы монастырской школы в Боме, чей аббат, Бернон Клюнийский, в 910 году стал основателем клюнийского аббатства. Одон последовал за Берноном в Клюни, где занимался его библиотекой; после смерти последнего в 927 году он унаследовал его пост.
Получив полномочия от папы римского Иоанна XI в 931 году, Одон реформировал монастыри в Аквитании, северной Франции и Италии. Папская привилегия позволила ему объединить ряд аббатств под своим начальством, что положило начало Клюнийской конгрегации. Большое число реформированных монастырей, тем не менее, осталось независимыми, и ряд из них стал центрами реформы. Одон заслужил большую славу своей клюнийской реформой, которая стала моделью монашеского общежития более чем на век, изменив роль благочестия в повседневной жизни Европы.
Между 936—942 годах он посетил несколько раз Италию, основав в Риме монастырь девы Марии на Авентине и реформировав ряд монастырей, в т.ч. Монте-Кассино. Ему доверяли политические миссии, например, мир между Гуго Арльским и Альбериком I Сполетским.
Он был в Риме, когда, летом 942 года, слег от болезни. Чувствуя приближение смерти, он всеми силами пытался вернуться к своему св. Мартину в Тур, где и скончался в октаву литургической памяти святого, 18 ноября 942 года. Биограф, подчеркивая в Одоне «добродетель терпения», приводит длинный список других добродетелей, такие как презрение к мирскому, рвение к спасению душ, приверженность к миру в Церкви. Огромным желанием аббата Одона было согласие между царями и князьями, соблюдение заповедей, внимание к бедным, воспитание молодежи, уважение к пожилым (ср. Vita sancti Odonis, I,17: PL 133,49). Он любил свою маленькую келью, где жил, «укрытый от всех, стараясь понравиться только Богу» (ibid., I,14: PL 133,49). Но он не упускал возможности использовать в качестве «сверхъизобильного источника» служение словом и примером, «оплакивая безмерную убогость этого мира» (ibid., I,17: PL 133,51). В одном единственном монахе, — комментирует его биограф, — были собраны различные добродетели, существовавшие в рассеянном виде в других монастыре: «Иисус, черпая в Своей доброте из различных садов монахов, создал в одном маленьком месте рай, чтобы орошать из его источника сердца верных» (ibid., I,14: PL 133,49).
В одной из проповедей в честь Марии из Магдалы аббат Клюнийский открывает нам, как он понимал монашескую жизнь: «Мария, сидевшая у ног Господа и внимательно слушавшая Его слово, является символом сладости созерцательной жизни, вкус которой, чем больше ее вкушаешь, тем больше побуждает душу оторваться от видимых вещей и от суеты мирских забот» (In ven. S. Mariae Magd., PL 133,717). Это представление Одон подтверждает и развивает в других своих писаниях, в которых сквозит его любовь к духовному миру, его взгляд на светский мир как на хрупкую и бренную реальность, с которой следует решительно порывать, его постоянная склонность к отрыву от вещей, которые он воспринимает как источник беспокойства, его острая чувствительность к присутствию зла в различных категориях людей, его глубоко эсхатологическая устремленность. Такой взгляд на мир может показаться достаточно далеким от нашего, тем не менее, концепция Одона заключается в том, что, видя хрупкость мира, она дорожит духовной жизнью, открытой к другим, исполненной любви к ближнему, и именно так преображает жизнь и открывает мир к свету Божьему.
Особого упоминания заслуживает «преданность» Телу и Крови Христа, которую Одон всегда питал с огромной убежденностью, горячо обличая широко распространенную тогда небрежность к Евхаристии. Он был твердо убежден в реальном присутствии в Евхаристии Тела и Крови Господа, в силу «субстанциального» обращения хлеба и вина. Он писал: «Бог, Творец всего сущего, взял хлеб, говоря, что это Его Тело и что Он приносит его в жертву ради мира, и налил вина, называя его Своею кровью»; и теперь «закон природы осуществляет изменение по приказу Творца», и вот, поэтому «природа немедля меняет свое обычное состояние: хлеб без промедления становится плотью, а вино становится кровью»; по приказу Господа «субстанция меняется» (Odonis Abb. Cluniac. occupatio, ed. A. Swoboda, Lipsia 1900, p.121). К сожалению, — отмечает наш аббат, — эту «священную тайну Тела Господня, в которой заключено все спасение мира» (Collationes, XXVIII: PL 133,572), совершают небрежно. «Священники, — предупреждает он, — приближающиеся к алтарю недостойно, пятнают хлеб, то есть Тело Христово» (ibid., PL 133,572-573). Только тот, кто соединен духовно со Христом, может достойно участвовать в Его евхаристическом Теле: в противном случае, есть Его плоть и пить Его кровь будет не на пользу, а в осуждение (ср. ibid., XXX, PL 133,575). Все это призывает нас верить с новой силой и глубиной в истину присутствия Господа, в присутствие Творца между нами, Который вручает Себя в наши руки и преобразует нас, как преобразует хлеб и вино, преобразуя, таким образом, мир.
Св. Одон был настоящим духовным наставником как для монахов, так и для верных своего времени. Перед лицом «необъятности пороков», распространенных в обществе, в качестве исцеления он с решимостью предлагал радикальное изменение жизни, основанной на смирении, строгости, отдалении от преходящего и приверженности вечному (ср. Collationes, XXX, PL 133, 613). Несмотря на реализм его диагноза относительно ситуации того времени, Одон не впадает в пессимизм: «Мы говорим об этом не для того, чтобы ввергнуть в отчаяние тех, кто желал бы обратиться, — уточняет он. — Божья милость всегда открыта для нас; она ждет часа нашего обращения» (ibid.: PL 133, 563). И восклицает: «О невыразимые глубины божественного милосердия! Бог преследует грехи, защищая при этом грешников» (ibid.: PL 133,592). Подкрепляемый этим убеждением, аббат Клюнийский подолгу пребывал в созерцании милосердия Христа, Спасителя, Которого он впечатляюще называл «ревнителем людей»: «amator hominum Christus» (ibid., LIII: PL 133,637). Иисус принял на Себя раны, которые были предназначены нам, — подчеркивает Одон , — чтобы спасти тем самым Свое любимое творение (cfr ibid.: PL 133, 638).
В этом проявляется черта святого аббата, которая на первый взгляд почти скрыта за его строгостью реформатора: глубокая доброта его души. Он был суровым, но прежде всего он был добрым, человеком огромной доброты, — той самой доброты, которая исходит из контакта с божественной добротой. Одон — так говорят нам его сверстники — излучал вокруг себя радость, которой он был наполнен. Его биограф свидетельствует о том, что он никогда не слышал, чтобы из уст человека исходило «столько нежности в словах» (ibid., I,17: PL 133,31). Биограф вспоминает, что обычно он просил спеть детей, которых встречал по дороге, чтобы затем подарить им что-то, и добавляет: «Слова его были полны ликования..., его веселье вселяло в наши сердца глубокую радость» (ibid., II, 5: PL 133,63). Таким образом строгий и одновременно любящий средневековый аббат, страстный сторонник реформы, своими впечатляющими действиями питал в монахах, а также в мирянах своего времени стремление продвигаться быстрым шагом по пути христианского совершенства.
Давайте надеяться, что его доброта, радость, исходящая из веры, вкупе со строгостью и противостоянием мирским порокам, затронут также и наши сердца, чтобы и мы могли найти источник радости, проистекающий из доброты Бога.
